Книга Окаянный дом - Стасс Бабицкий

— А Бегичеву вы доверяете? — спросил сыщик, добавляя в кучу сыгранных фишек белого дракона.

— Как самому себе, — Максим Владимирович снял со стены девятку в числах и положил поверх дракона. — Но куда важнее, что Бегичеву безоговорочно доверяет граф Уваров. А он умеет разбираться в людях, уж поверьте.

Слуга в гороховой косоворотке неслышно вошел в комнату.

— Телеграмма для господина Хайпэна!

Голос его был лишен подобострастия, а протягивая золотой поднос генералу, он лишь обозначил поклон. Подобная хамоватая надменность появляется у всех лакеев, долго живущих на чужбине. Хоть в Париже, хоть в Нью-Йорке, хоть в китайской глуши. В Москве, положим, выгнали бы мерзавца взашей за такое отношение, а здесь ему сходят с рук любые выходки, поскольку русский мужик хоть и обнаглел до крайности, но все же родной человек. Умеет чай заварить «по-нашенски», да побелить молоком, как в детстве нянька делала. Умеет утихомирить хмельную удаль барина словцом хлестким, но честным, на которое и обижаться-то грех, зато потом дотащит до постели, снимет сапоги и накроет овечьим тулупом — утра нынче морозные. А иной раз, чувствуя грусть хозяина, запоет тихонечко: «Из-за острова на стрежень, на просто-о-ор…» Вышибет слезу, стервец, а сам уж чарку подает, до краев налитую. И вот они — господин и слуга, — уже рыдают в обнимку: «Волга, Волга, мать родна-а-ая…» А на душе от этого разливаются мир и покой, словно и впрямь качается она в рассохшейся лодчонке на волнах великой русской реки, как дитя в колыбели. За такое все простишь…

Старый маньчжур держал в руке кость, намереваясь сделать ход, но, вчитавшись в короткие строчки, пришел в ярость и зашвырнул фишку в дальний угол. Слуга не шелохнулся. Тянул паузу, пока настойчивое покашливание Максима Владимировича не сдвинуло его с места. Кряхтя и вздыхая напоказ, положил на угол стола кирпичик с восемью синими кругами.

— Забирайте свой виноград, ваша милость.

— Это монеты, — машинально поправил Клейнмихель, хотя мысли его сейчас были заняты совсем другим.

— Да где же тут монеты? — дерзко ответил слуга, но обжегшись о гневный взгляд хозяина, отступил на два шага. — А если даже и монеты… Нечего тут деньгами сорить!

Си Хайпэн, шевеля губами, снова и снова перечитывал телеграмму. Брови его сошлись на переносице, выражая крайнюю степень возмущения.

— Что там? — не выдержал китаец.

Генерал произнес несколько гортанных слов, опомнился и повторил по-русски:

— По моему настоянию всех посетителей трактира допросила военная разведка. Особо упрямым развязывали языки двое суток и вот, наконец, они сознались. Трое работали на японцев во время недавней войны и до сих пор сообщают им ценные сведения. Еще один оказался британским шпионом. А трактирщик регулярно отправляет доклады китайским чиновникам: о чем шепчутся маньчжуры во хмелю.

— И что же, эти люди изменили показания и сознались, что видели графа Уварова? — спросил Мармеладов.

— Нет. Никто не видел графа.

— Выходит, вы зря подвергли их пыткам, — хихикнул китаец. — Разве это метод? Средневековая дикость. Впрочем, чего еще от вас ждать… Поди не один бамбуковый шест обломали, а толку никакого.

Он выложил семерку бамбуков и снова хихикнул.

Старик залился краской.

— Мои люди выявили четверых злодеев, ежедневно вредящих империи! То, что они оказались маньчжурами — позор для моего народа. Для всех нас, от самого бедного пастуха до великой императрицы Цыси[7].

— О-о-о, нашей светлейшей Цыси к позору не привыкать, — голос советника сделался сладким, как мед, и таким же липким. — Она ведь была не законной супругой императора, а одной из сотен наложниц. И вознеслась так высоко лишь благодаря своему коварству. А теперь эта старая гадюка отравляет не только своих соперниц, но и весь Китай.

— Как вы смеете?! — взвился маньчжур.

— Разве я хоть в чем-то погрешил против истины? — Чэнь Вэньюй разыграл изумление. — Все знают, что императрица Цыси потратила миллионы лян[8] на празднование своего дня рождения, в то время, как японцы тащили пушки к столице. И потом ей пришлось занимать деньги на войну у проклятых британцев под кабальный процент.

— Мы сражались достойно, не думая о деньгах! Японские псы так и не смогли захватить Мукден, хотя ваш трусливый губернатор готов был сбежать из города куда глаза глядят. Неделю просидел на узлах с пожитками, да и вы вместе с ним, — Си Хайпэн презрительно сплюнул на пол. — А мы изгнали захватчиков со своей земли.

— Но прежде они разграбили несколько провинций, — хмыкнул советник. — К тому же Цыси подписала мирный договор с иностранными державами на невыгодных условиях. Теперь англичане, французы, немцы уничтожают Китай ради своей наживы.

— Спасибо, что не записали в перечень врагов империи меня, — попытался разрядить обстановку Максим Владимирович, — и господина Мармеладова.

— О, нет. Северные соседи несут нам великие культурные ценности, свет и благодать… — китаец скрипнул зубами.

— А на самом деле? — спросил сыщик. — Я убедился, что люди на Востоке удивительно вежливые и никогда не произнесут крамольного слова, чтобы не оскорбить хозяина гостеприимного дома. Но ведь вам ежедневно приносят доклады от трактирщиков, банщиков, извозчиков, уличных разносчиков и прочих агентов. И вы в курсе, кого костерят на улицах и площадях. Так что говорит народ о северных соседях?

— Народ глуп. Его не интересуют великие культурные ценности, свет и благодать. Народ думает только о том, как бы набить свое вечно голодное брюхо. А железная дорога, которую хочет строить господин Кли-михе-льин, — он споткнулся, набрал побольше воздуха и попробовал снова, — господин Киль-мей-хулин… Эта железная дорога пройдет по плодородным полям и многие деревни останутся без урожая. Извозчики, которые сейчас зарабатывают мелкие монеты в северных провинциях, с первым же паровозным гудком лишатся последних медяков…

— В России было то же самое, — отмахнулся чиновник железнодорожного ведомства. — Но сейчас у нас хватает работы и извозчикам, и паровозам.

— Значит, русский народ более терпелив. А у нас в деревнях уже появились странные проповедники, которые призывают убивать христиан… Они находят много симпатии в школах кулачных бойцов, которые уже готовы создавать отряды для наведения порядка. Так они это называют.

— Но вы же понимаете, что несколько выживших из ума кликуш не сумеют поднять целую провинцию на восстание, — Клейнмихель проигнорировал выложенный сыщиком